Был первый рассвет (перевод А. Гелескула)
Если б мог по луне гадать я... ( Перевод Я. Серпина)
Песня нерожденного ребенка( перевод А. Гелескула)
Романс об испанской жандармерии (перевод А. Гелескула)
Рождество (перевод А. Гелескула)
Саэта(перевод А. Гелескула)
Танец(перевод А .Гелескула)
Три исторических романса(перевод А. Гелескула)
Мучения святой Олайи
Панорама Мериды
Казнь.
Глория.
Цыганка- монахиня (перевод А. Гелескула) Был первый рассвет,
И на первом рассвете
Мужчина и женщина
Спали, как дети.
Но солнце взошло,
И проснулась от жара
У древа познанья
Прилегшая пара.
Играя листвой,
Они подняли гам,
И яблоко сердцем
Упало к ногам. Если б мог по луне гадать я... Я твое повторяю имя
По ночам во тьме молчаливой,
Когда собираются звезды
К лунному водопою
И смутные листья дремлют,
Свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
Пустотою из звуков и боли,
Обезумевшими часами,
Что о прошлом поют поневоле. Я твое повторяю имя
Этой ночью во тьме молчаливой,
И звучит оно так отдаленно,
Как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
И печальней, чем дождь усталый. Полюблю ли тебя я снова,
Как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
Когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
Как ромашку, ее обрывая! Песня нерожденного ребенка Зачем вы уплыть мне дали
К низовьям темных рыданий?
Зачем учился я плакать?
Мой плач такой уже старый,
Что еле роняет слезы,
И скоро сгинет, усталый.
Кто взял себе мои руки,
Во тьме безрукого бросил?
Они другому ребенку
Послужат парою вёсел.
Кого мои сны смутили?
Бессонницам уступая,
И сон мой изрешетили.
И мама уже седая.
Зачем уплыть вы мне дали
По темной глади рыданий? Романс об испанской жандармерии Их кони черным-черны,
И черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
Блестят восковые пятна.
Надежен свинцовый череп -
Заплакать жандарм не может;
Затянуты в портупею
Сердца из лаковой кожи.
Полуночны и горбаты,
Несут они за плечами
Песчаные смерчи страха,
Клейкую мглу молчанья.
Им почти безразлично,
Мысль скользит - невесома.
Зачем посылает Ирод
Их в город цветной и сонный?
От них никуда не деться -
Скачут, тая в глубинах
Тусклые зодиаки
Призрачных карабинов. Они въезжают попарно -
Спеша, как черные вести.
И связками шпор звенящих
Мерещатся им созвездья.
А город гонит заботы,
Тасуя двери предместий...
Верхом сорок жандармов
Въехали в гомон песни.
Застигнутый криком, флюгер
Забился, слетая с петель.
Зарубленный свистом сабель,
Упал под копыта ветер.
Снуют старухи цыганки
В ущельях мрака и света,
Мелькают сонные пряди,
Сверкают медью монеты.
А крылья плащей зловещих
Вдогонку летят тенями,
И ножницы черных вихрей
Смыкаются над конями. У Вифлеемских ворот
Сгрудились люди и кони.
Над мертвой простер Иосиф
Израненные ладони.
А ночь полна карабинов,
И воздух рвется струною.
Детей Пречистая Дева
Врачует звездной слюною.
Но снова скачут жандармы,
Кострами ночь засевая,
И бьется в пламени сказка,
Прекрасная и нагая.
Плясуньи развеяв косы,
Бегут, как от волчьей стаи,
И розы пороховые
Взрываются, расцветая…
Когда же пластами пашни
Легла черепица кровель,
Заря в беспамятстве пала
На мертвый каменный профиль…
О, мой цыганский город!
Прочь жандармерия скачет
Черным туннелем молчанья,
А ты - пожаром охвачен.
Забыть ли тебя, мой город!
В глазах у меня отныне
Пусть ищут твой дальний отсвет,
Игру луны и пустыни. Рождество.
Ищет вымя пастух, и к ослепшей коптилке
Льнут седые овчарки кудлатой метели.
Восковое дитя с камышовой подстилки
Протянуло ладонь стебельком иммортели. Запевает по-волчьи зеленое пламя,
У костров муравьиное утро теснится.
Сновиденья луны шелестят веерами,
И живому быку изрешеченный снится. Три слезы на лице у Младенца застыли.
В сене видит Иосиф три терния медных.
И плывет над пеленками эхо пустыни,
Гул оборванных арф и молений предсмертных. Саета
Спешите, спешите скорее!
Христос темноликий
От лилий родной Галилеи
Пришел за испанской гвоздикой.
Спешите скорее!
Испания. В матовом небе
Светло и пустынно.
Усталые реки,
Сухая и звонкая глина.
Христос, остроскулый и смуглый,
Идет мимо башен.
Спешите, спешите за Господом нашим! Танец
Танцует в Севилье КАрмен
У стен, голубых от мела,
И жарки зрачки у КАрмен,<
br>А волосы снежно - белы. Невесты,
Закройте ставни! Змея в волосах желтеет,
И, словно из дали дальней,
Танцуя, встает былое
И бредит любовью давней. Невесты,
Закройте ставни! Пустынны дворы Севильи,
И в их глубине вечерней
Сердцам андалузским снятся
Следы позабытых терний. Невесты,
Закройте ставни. Цыганка-монахиня. Безмолвие мирта и мела
И мальвы в травах ковровых.
Она левкой вышивает
На желтой ткани покрова.
Кружится свет семиперый
Над серою сетью лампы.
Собор, как медведь цыганский,
Ворчит, поднимая лапы.
А шьет она так красиво!
Склонясь над иглой в экстазе,
Всю ткань бы она покрыла
Цветами своих фантазий!
Какие банты магнолий
Блестят росою стеклянной!
Как лег на складки покрова
Узор луны и шафрана!
Пять апельсинов с кухни
Дохнули прохладой винной.
Пять сладостных ран Христовых
Из альмерейской долины….
Играют цветы на ткани
И, по -вечернему кроткий,
В шахматы с ветром играет
Свет за оконной решеткой. Три исторических романса Мучения святой Олайи Панорама Мериды.
На улице конь играет,
И пО ветру бьется грива.
Зевают и кости мечут
Седые солдаты Рима.
Ломает гора Минервы
Иссохшие пальцы тиса.
Вода взлетит над обрывом -
И вниз, как мертвая птица.
Рваные ноздри созвездий
На небосводе безглазом
Ждут только трещин рассвета,
Чтоб расколоться разом. Брань набухает кровью.
Вспугнутый конь процокал.
Девичий стон разбился
Брызгами алых стекол.
Свищет точильный камень,
И рвется огонь из горна.
Быки наковален стонут,
Сгибая металл упорно.
И МЕриду день венчает
Короной из роз и тёрна. Казнь.
Взбегает нагая зелень
Ступеньками зыбкой влаги.
Велит приготовить консул
Поднос для грудей Олайи.
Жгутом зеленые вены
Сплелись в отчаянном вздохе.
В веревках забилось тело,
Как птица в чертополохе.
И пальцы рук отсеченных
Еще царапают плиты,
Словно пытаясь сложиться
В жалкий обрубок молитвы,
А из багровых отверстий,
Где прежде груди белели,
Видны два крохотных неба
И струйка млечной капели.
И кровь ветвится по телу,
А пламя водит ланцетом,
Срезая влажные ветви
На каждом деревце этом, - Словно в стою серолицем,
В сухо бряцАющих латах,
Желтые центурионы
Шествуют мимо распятых…
Бушуют темные страсти,
И консул поступью гордой
Поднос с обрубленной грудью
Проносит перед когортой. Глория.
Снег оседает волнисто.
С дерева виснет Олайя.
Инистый вечер чернеет,
Уголь лица овевая.
Полночь в упругих отливах.
Шею Олайя склонила.
Наземь чернильницы зданий
Льют равнодушно чернила.
Черной толпой манекены
Заполонили навеки
Белое поле и ноют
Болью немого калеки.
Снежные хлопья редеют.
Снежно белеет Олайя.
Конницей стелется никель,
Пику за пикой вонзая. Светится чаша Грааля
На небесах обоженных,
Над соловьями в дубравах
И голосами в затонах.
Стеклами брызнули краски.
Белая в белом Олайя.
Ангелы реют над нею
И повторяют: - "Святая!" | 
